Эта колонка навеяна дискуссией на канале РБК в программе «Левченко. Ракурс» (вышла в эфир 2 февраля 2016 г.) по вопросам занятости и перспективам введения «безусловного дохода», обсуждаемого в Финляндии и Швейцарии, а также влияния на занятость цифровой и виртуальной экономики, в частности, распространенной страшилки о том, что «роботы всех заменят», и люди помрут с голода, оставшись без работы и источников дохода.
Из этого обсуждения стало понятно, что ничего непонятно, и лично у меня возникли следующие вопросы.
- Нужна ли занятость ради занятости или все-таки нужно добиваться повышения эффективности, что снижает занятость? И можно ли как-то устранить это противоречие, чтобы и эффективность повышалась (т. е. чтобы товары и услуги хотя бы не дорожали), и люди не оставались без куска хлеба с маслом?
- Действительно ли, как поведал один из участников обсуждения, подключенный из удаленной студии, «эксперты в США и Европе находятся в плену представлений о цифровой/виртуальной экономике» и поэтому «городят полную ерунду» на тему «шестого технологического уклада», «четвертой индустриальной революции» и т. д.?
- Вытекающий из второго вопрос – можно ли ставить знак равенства между цифровой и виртуальной экономикой? И если нет, то в чем их отличие?
Кстати, по поводу «находящихся в плену представлений» западных экспертов. Судя по подписанным 29 января поручениям Президента России по развитию цифровой экономики в России, в «плену представлений» находятся уже не только «западные эксперты». Или все-таки не в «плену представлений»? Логичнее предположить, что эти поручения основываются на четком понимании, что развитие цифровой экономики – дело действительно нужное и полезное.
Давайте попробуем разобраться.
Во-первых, цифровая экономика и виртуальная – не одно и то же. Более того, они антагонисты, и развитие первой, скорее всего, действительно похоронит вторую.
О том, что такое «виртуальная экономика», правильно сказала принявшая участие в передаче Оксана Дмитриева – это экономика денег, «производящих» деньги. То есть не производящая никакой потребительской ценности, эквивалентом которой, собственно, деньги и являются. Вернее, должны являться. И если учесть, что, например, общая стоимость деривативов (630 трлн долл.) примерно в восемь раз больше мирового ВВП (80 трлн долл.) и почти в три раза больше стоимости всего недвижимого имущества в мире (217 трлн), то приходится признать, что размер виртуальной экономики, т. е. экономики, не создающей никакой потребительской ценности, но при этом создающей рабочие места, а в некоторых странах, таких как Швейцария, позволяющей даже задумываться о введении «безусловного дохода» для каждого жителя страны вне зависимости от того, чем он занят и занят ли вообще, кратно больше реальной.
Причина – в принципе разделения труда, очень полезном принципе, позволяющем создавать сложные высокотехнологичные товары и услуги. Но проблема в том, что каждый участник цепочки создания добавленной стоимости, а это очень длинные и сложные цепочки, стремится максимизировать свою выручку, т. е. объем производимого товара или услуги, и навязать этот больший, чем нужно, объем следующему в цепочке. Причем финансовая сфера получается особенной «раздутой», поскольку финансовые услуги, в виде не только расчетов, но и сложных услуг, таких как фьючерсы, хеджирование и т. п., присутствуют на каждом этапе производства товара или услуги. В результате получаются целые отрасли, фактически существующие сами ради себя. Немало способствуют этому процессу и государства, заинтересованные в росте экономическом и занятости любой ценой.
Нетрудно заметить, что задача повышения эффективности находится в прямом противоречии с указанными целями – она снижает занятость и издержки и, таким образом, экономический рост, основывающийся, к сожалению, именно на увеличении издержек, многократно усиленном гипертрофированной финансовой сферой, той самой «виртуальной экономикой».
Так вот, цифровая экономика – это то самое повышение эффективности, которое и похоронит виртуальную экономику, основанную на многократном усилении роста издержек в сложных и длинных цепочках создания товаров и услуг.
За счет чего? За счет «схлопывания» этих цепочек. Цифровая экономика – это сочетание, казалось бы, несочетаемого: натурального хозяйства, но с сохранением всех преимуществ (и исключением недостатков) принципа разделения труда.
Идея цифровой экономики в том, чтобы предоставить потребителю не готовый и не подлежащий изменению товар или услугу, как в традиционной экономике, а инструмент его/ее создания с возможностью чрезвычайно глубокой кастомизации. Таким образом, потребитель становится уже не потребителем, а производителем, полноценным участником цепочки создания потребляемого товара или услуги. Причем по мере развития технологий автоматизации – вообще единственным его участником, поскольку предоставляемый ему производственный инструмент будет представлять собой набор взаимодействующих между собой автоматически исполняемых процессов. Для некоторых услуг это реализовано уже сейчас.
Более того, для значительной части товаров, а не только для услуг, цифровая экономика позволяет реализовать принцип, по которому потребителю предоставляется не физический объект, а результат его работы, его «оцифрованные» функции. Собственно, именно поэтому такую модель и называют цифровой. Например, завод покупает не компрессорную установку, а сжатый воздух, который она производит, а автолюбитель приобретает не автомобиль, а функцию перемещения в пространстве с требуемыми ему характеристиками и т. д. Управление устройствами, необходимыми для получения этих функций, алгоритмизируется и исполняется программно (т.е. действительно передается от человека автоматике), а сами устройства объединяются в практически неограниченно масштабируемые виртуальные пулы ресурсов. Именно поэтому цифровую экономику часто путают с «виртуальной», т. е. с той, что производит сама себя.
Оптимизация состоит в том, что в модели цифровой экономики сам потребитель производит ровно столько, того и тогда, сколько, чего и когда ему действительно нужно. Причем при производстве потребляется ровно столько ресурсов, сколько нужно для производства. Как следствие в цифровой парадигме в принципе невозможна ситуация, когда какой-либо из элементов цепочки создания товара или услуги производит лишнее и навязывает это лишнее следующему в цепочке, повышая его издержки, и невозможны лишние или гипетрофированно большие части цепочки, производящие сами себя.
Нетрудно заметить, что в цифровой экономике меняется сама функция денег и то, что обычно понимается под термином «занятость», т. е. тех понятий, которые порождены принципом разделения труда.
В натуральном хозяйстве цифровой эры занятость близка к 100% экономически активного населения просто потому, что потребитель сам производит то, что ему необходимо, а схлопывание производственных цепочек и их реализация в виде автоматически взаимодействующих между собой процессов фактически снижают и даже исключают необходимость использования денег (искусственного эквивалента потребительской ценности) для организации эффективного обмена результатами труда.
В общем, цифровая экономика очень похожа на коммунизм: от каждого по способности, каждому по труду.
