Министерство промышленности и торговли России и «Росстандарт» утвердили «Перспективный план стандартизации в области передовых производственных технологий на 2018–2025 годы». Речь идет о таких сферах, как Интернет вещей, промышленный Интернет вещей, большие данные, искусственный интеллект, а также стандарты кибер-физических систем и умного производства. Мы попросили Никиту Александровича Уткина, руководителя направления корпоративного развития Российской венчурной компании (РВК) и председателя Технического комитета по стандартизации «Кибер-физические системы», рассказать читателям журнала Connect о том, как идет работа над отечественными стандартами.
– В России до сих пор много сторонников максимальной свободы рынка, которые считают, что чрезмерное регулирование и стандартизация мешают развитию, особенно в сфере инновационных технологий. Как вы решаете для себя этот вопрос?
– Прежде всего следует понимать, что современная сфера стандартизации существенно изменилась по своей сути и природе. Если в прежние времена стандартизация зачастую была синонимом ограничений, установления границ или унификации, то современная стандартизация, с моей точки зрения, особенно если мы касаемся сферы высоких технологий – Интернета вещей, больших данных и т. д., призвана обеспечить развитие и создавать новые возможности.
Зададимся простым вопросом: что стандартизуют сегодня? Основной предмет в области высоких технологий, который сейчас волнует всех на международном уровне, – это типовые (референтные) архитектуры, а также вопросы инженерной, технологической совместимости (интероперабельности). Данное содержание четко указывает на то, что основной точкой беспокойства международного сообщества становится не создание каких-то искусственных границ, а их разрушение – создание мостов. Именно так я для себя и формулирую главный месседж: современная стандартизация – это не про стены, это про мосты.
– Расскажите, как российские стандарты соотносятся с международными.
– Это действительно злободневный вопрос, который довольно часто поднимается на различных ИТ-форумах. Причем по этой проблеме различные эксперты занимают резко противоположенные позиции. Кто-то говорит о том, что мы должны создавать исключительно свои стандарты, ни в коем случае «не прогибаться под внешний мир» (под требования международных организаций). Слышны и призывы создавать свое «суверенное нормативно-техническое поле». Но есть и другая точка зрения, приверженцы которой утверждают, что нам нужно просто брать международные стандарты (в максимально возможном объеме), переводить их, адаптировать под национальный уровень и т. д.
В этой непростой дискуссии мы стараемся отстаивать две очень важные позиции. Первая заключается в том, что нельзя дискриминировать национальных разработчиков и производителей. Вторая позиция, с моей точки зрения, не менее очевидна: мы не должны пытаться изолировать себя от мира, особенно когда имеем дело со сферой высоких технологий. Из этих двух фундаментальных «нельзя» рождаются понятные выводы.
Во-первых, мы просто обязаны принимать самое активное, а главное – системное, участие в работе международных организаций в сфере стандартизации. Здесь я в первую очередь говорю об ISO и IEC. При этом нисколько не умаляю важности параллельной работы на уровне отраслевых ассоциаций и союзов – игнорировать эту работу также не стоит.
Во-вторых, необходимо ускоренными темпами развивать национальное поле нормативно-технического регулирования именно в сфере высоких технологий. При этом нужно обеспечивать возможность технологической и инженерной совместимости решений российских разработчиков с международными стандартами. Как этого достичь? Для того нам и нужно участие в международных организациях. Если вы изначально заложили максимальное количество требований российских разработчиков в международный стандарт или, по крайней мере, нивелировали отрицательное влияние требований стандарта на российских разработчиков, то при адаптации этих документов на национальный уровень (с учетом национальной специфики и наших требований) вам уже не нужно будет «изобретать российский велосипед» – создавать ярко диссонирующие с международным полем документы в области стандартизации, поскольку вы ранее уже проделали столь необходимую часть работы.
– Вам не приходилось сталкиваться с фактами дискриминации позиции России в работе с международными организациями?
– Хотел бы подчеркнуть, что международное инженерное сообщество – это большая и дружная семья, которая, хотя и проводит свои заседания в весьма активных спорах, тем не менее заинтересована в финальном консенсусе. И что особенно показательно – всегда этот консенсус находит!
На мой взгляд, этот ключевой навык международного инженерного сообщества сегодня пригодился бы и в других сферах международных отношений. Собственно говоря, консенсусный характер стандартов и является первопричиной того, что эти документы настолько распространены по миру и настолько популярны в самых разных и не похожих друг на друга странах.
Если гипотетически допустить ситуацию, в которой существовал бы жесткий лоббизм со стороны одного из участников этих организаций (или нескольких по сговору), то можно себе представить, насколько непопулярными и неэффективными были бы процессы распространения таких стандартов в современном многополярном мире. Еще раз подчеркну свою мысль: именно консенсус является здесь ключевым моментом.
– Находите ли вы понимание в среде топ-руководства отечественных компаний?
– Когда мы только начинали работу в рамках Технического комитета по стандартизации «Кибер-физические системы», я с большим удивлением осознал, что многие руководители известных российских (или с российскими корнями) технологических компаний уверены в том, что «стандарты нам даются свыше» (со стороны государства). Да, некоторые в самом деле считают, что достаточно просто подождать какое-то время и узнать, что по этой теме делает государство. В такой конфигурации действовало вполне естественное предположение, что «мнение бизнеса о стандартах никто и не спрашивает», – как нам даются нормативно-правовые документы, так мы получаем и нормативно-технические. Это ошибочная точка зрения.
Пользуясь возможностью обратиться к уважаемой аудитории журнала Connect, я бы хотел сделать важное заявление: в области нормативно-технического регулирования монополия на нормативно-техническое творчество полностью принадлежит бизнесу. И если вспомнить знаменитую фразу о том, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», то в данном случае я бы даже сказал, что и проработка «плана спасения», и создание самой «лодки» или «спасательного круга» – тоже отданы на волю бизнеса. Не надо прятаться за спину государства и ждать указаний свыше.
– В чем необходимость появления Перспективного плана стандартизации в области передовых производственных технологий?
– Перспективный план стандартизации в области передовых производственных технологий на 2018–2025 гг. важен для нас, потому что он не только фиксирует текущий статус работ, но и указывает на основные направления, которые необходимо развивать в среднесрочной перспективе. Стоит отметить, что этот документ планируется актуализировать на ежегодной основе. Поэтому мы сможем отслеживать, с одной стороны, что из запланированного смогли совместно с рынком выполнить, разработать и утвердить, с другой – какие новые направления, тренды, веяния в мире заставят нас усилить, уточнить и актуализировать план.
Изначально разработка этого плана осуществлялась в рамках исполнения дорожной карты по совершенствованию законодательства и устранению административных барьеров Национальной технологической инициативы (НТИ). Осознание необходимости разработки такого документа, как Перспективный план стандартизации, уже было заложено в конфигурации программы НТИ, в которой участникам со стороны бизнеса с самого начала отводилась очень важная роль.
Отмечу еще один важный момент: в рамках НТИ по каждому направлению есть свой куратор уровня федеральных органов исполнительной власти. Таким образом, инициатива со стороны бизнеса, какой бы радикальной она ни была, сразу же проходит верификацию со стороны представителя государства. И это тот самый случай, когда необходимость и важность такой работы была осознана обеими сторонами, что ускорило работу и утверждение документа.
– В Берлине было принято решение о разработке международного терминологического стандарта ISO/IEC DIS 20924 Information technology – Internet of Things – Definition and Vocabulary в мультиязычном формате, включающем кроме английской версии русскоязычную. Как удалось добиться такого успеха?
– Действительно, это очень важное для всей отрасли событие, когда международный документ сразу же разрабатывается в мультиязычном формате, включая русский язык. И здесь мне хотелось бы напомнить, что русский язык наряду с английским и французским является сегодня одним из официальных языков международной стандартизации. Даже китайский язык такого статуса на данный момент не имеет!
Понятно, что сложнее всего – «проторить дорожку». Международный стандарт ISO/IEC DIS 20924 – тот самый случай, когда нам совместными усилиями удалось сделать это очень оперативно. Хотелось бы надеяться, что такая позитивная практика будет подхвачена и получит дальнейшее развитие.
Отмечу также и неслучайный выбор направления – Интернет вещей. Дело в том, что это направление сегодня наиболее близко к рынку и коммерциализации, потому документ получился крайне востребованным, что не так часто случается со стандартами базового уровня. Проще говоря, мы нашли правильную «точку для удара». У нас в планах уже имеются аналогичные инициативы по большей части международных документов, соразработчиками и соредакторами которых мы являемся.
– Какой позитивный эффект в целом может оказать на развитие российской экономики стандартизация такого важного сектора ИТ, как Интернет вещей?
– Конечно, есть приблизительные оценки, но и они нуждаются в комментариях. Во-первых, считать нужно не только в объемах рынка, но и в потенциале его развития. Если мы говорим, например, про отечественный рынок Интернета вещей, то, по оценкам аналитического агентства IDC, в 2018 г. его общий размер превысил 3,5 млрд долл. США. Причем интересна даже не сама цифра, а то, какие прогнозы по дальнейшему развитию рынка дает авторитетное международное агентство: речь идет о 20%-ном среднегодовом росте в ближайшие пять лет.
Мощный потенциал кроется не в каких-то сложных материях, а в продуктах, которые максимально близки к рынку и потребителю, начиная с активно развивающихся решений ЖКХ («умные счетчики» и пр.) и заканчивая сферой сельского хозяйства, где решения Интернета вещей уже сегодня крайне востребованы и эффективны.
– Может ли в будущем для проектов «умных городов» появиться некий общий протокол взаимодействия – что-то вроде City—IP?
– Сразу замечу, что для нашего комитета такой задачи – «причесать всех под одну гребенку» – не стоит. Тем не менее очевидно, что главным вызовом на ближайшие годы в деле реализации проектов макроуровня, начиная с «умного города» и заканчивая, если можно так сказать, «умной страной», будет проблема инженерно-технологической совместимости.
Давайте разберемся, почему это может быть решено только инструментами нормативно-технического регулирования? Главными задачами здесь будут следующие: создание типовых референтных архитектур и разработка целого семейства стандартов, связанных с тематикой интероперабельности. С одной стороны, говоря о множестве стандартов и протоколов, мы должны исходить из того, что нужно дать возможность всестороннему развитию рынка по всем его направлениям и всем его сегментам. С другой стороны, мы обязаны обеспечить совместимость в рамках общей канвы всех разрабатываемых нами документов. Собственно говоря, именно поэтому важно, чтобы единой точкой сборки по всем используемым в этой области перспективным технологиям оставалась одна, причем нейтральная, структура. Такой структурой является наш Технический комитет.
– Можем ли мы в этой области Big Data опираться исключительно на опыт отечественных компаний или следует использовать лучшие мировые практики?
– Верно и то и другое. Безусловно, нам очень важно участвовать в разработке международных документов, причем желательно с самых ранних этапов их формирования. В связи с этим я хотел бы сделать небольшое предостережение тем, кто занимается разработкой решений в области Big Data, считая их своими самостоятельными и независимыми продуктами. Зачастую они прибегают к материалам Open Source, в частности используют архитектуры Open Source. В таком случае говорить о настоящей независимости и самостоятельности становится затруднительным. Ведь, по сути дела, в самом корне разрабатываемых ими продуктов, сервисов и решений лежит совершенно чужая, не раскрываемая для этого разработчика архитектура. Я бы даже сказал, что подобный путь закладывает в их решения высокий риск того, что в дальнейшем что-то пойдет не так.
– Попросите озвучить термин AI какого-нибудь «евангелиста» из Microsoft и академика РАН – вы получите совершенно разные определения. Как вы понимаете понятие «искусственный интеллект»?
– Не желая никого обидеть, замечу, что история развития технологий искусственного интеллекта (ИИ) превосходит по возрасту даже некоторых наших академиков. А теперь серьезно. В международном инженерном сообществе работы над стандартами в области искусственного интеллекта являются логическим продолжением тех работ, которые ведутся по стандартам, связанным со сферой Big Data, и эта связь не случайна.
Если брать самое широкое определение ИИ, которое есть в документах международных организаций по стандартизации, то под искусственным интеллектом подразумевается междисциплинарная область (она рассматривается как часть так называемой Computer Science – на русский это словосочетание принято переводить как «информатика», хотя я с таким подходом согласен не в полной мере), имеющая дело с моделями и системами для выполнения функций, обычно связанных с человеческим интеллектом, таких как рассуждение и обучение.
Существует и более узкое определение, в котором под искусственным интеллектом подразумевается лишь часть Computer Science, посвященная разработке систем обработки данных (тут особо выделяется момент, связанный с Big Data), которые выполняют функции, связанные с человеческим интеллектом, такие как рассуждение, обучение и самосовершенствование.
Наконец, есть и третий, функциональный, вариант определения, который указывает на способность функционального блока выполнять задачи, которые также связаны с человеческим интеллектом, например мышлением и обучением.
Как видите, имеется множество подходов, и они рисуют перед нами различные картинки исследуемого предмета. Да и по времени эти термины были сформулированы с очень широким разбросом. Что будет справедливым для нынешнего состояния?
На инженерном уровне осмысления технологии искусственного интеллекта базируются на достижениях последнего времени в области больших данных, и они неотделимы от таких технологий, как машинное обучение (ML), глубокое обучение (DL). Безусловно, современный этап развития технологий ИИ связан в первую очередь с нейросетями и их обучением.
– Не может ли так случиться, что мы примем стандарт в области AI, а бурное развитие технологий приведет к тому, что этот документ быстро устареет?
– Дай бог, чтобы развитие технологических решений отечественных компаний шло с такой скоростью, чтобы разработка нормативно-технических документов (а их создание, между прочим, намного превышает скорость разработки нормативно-правовых документов!) за ними не поспевала.
В рамках поля нормативно-технического регулирования у нас разработан прекрасный инструмент, идеально подходящий именно для сферы высоких технологий, – это так называемая форма предварительного национального стандарта. Мы садимся за его разработку, когда технология (или даже подходы к технологии), возможно, еще не до конца осознана участниками процесса. За время его разработки, как зачастую и случается, мы приближаемся к искомым ответам. Собственно говоря, та фаза развития технологии, которая у разработчика имеется на данный момент времени, фиксируется в документе – форме предварительного национального стандарта.
Далее, разработчику предоставляется период трехлетней апробации, за время которой он совместно с рынком и при нашей модерации вносит необходимые корректировки и правки в этот документ до перехода его в статус традиционного ГОСТ Р. И здесь важно отметить, что форма предварительного национального стандарта по своей правомочности и функциональности ничем не отличается от нашего традиционного ГОСТ Р.
Особо подчеркну, что именно таким образом и разрабатывался первый национальный стандарт Интернета вещей – NB-Fi (Narrow Band Fidelity). В ближайшее время NB-Fi появится в публичном доступе – стандарт вводится в действие с 1 апреля (с этого момента начинается и официальный период его апробации). Все комментарии и предложения по его развитию и доработке будут приниматься нами в открытом и официально определенном порядке – уверен, что рынок может сделать его лучше.
И совсем не случайно первым мы решили запустить в разработку не какой-то базовый стандарт, который не вызвал бы дискуссий и интереса со стороны рынка, а документ прямого применения – протокол Интернета вещей. NB-Fi стал своего рода катализатором, чтобы и другие участники рынка запустили свои альтернативные работы по данному направлению – мы поддержим каждого из них. Нашей задачей будет увязать все эти стандарты в рамках одной гармоничной, интероперабельной экосистемы российского Интернета вещей.
– Расскажите, как идет работа по направлению «умного производства», на какой стадии вы сейчас находитесь?
– «Умное производство» – это скорее не про технологию, а про целый набор технологий. Это классический вариант рынка кибер-физических систем в широком смысле данного термина, с акцентом на индустриально-промышленном секторе. Фактически описанное мной является некой инженерной разверсткой концепции «Индустрии 4.0», которая активно продвигается ЕС, в частности Германией, еще с 2011 г.
Первые результаты по данной тематике мы ожидаем получить весьма скоро, поскольку определенные документы уже были нами инициированы. Если же говорить про наиболее применимую сейчас в области «умного производства» технологию, я имею в виду Промышленный Интернет вещей (IIoT), то здесь у нас имеется особый предмет для гордости: поддержанный к разработке на международном уровне проект российского стандарта IIoT, который был представлен на профильном подкомитете ISO/IEC (ИСО/МЭК). Нам удалось обеспечить участие передовых в инженерно-технологическом отношении стран в его дальнейшей разработке. Нашими соредакторами по документу стали такие страны, как США, Китай, Япония и Южная Корея.
– Скажите, если под кибер-физической системой понимается интеграция вычислительных ресурсов в физические процессы, то не слишком ли это широкий термин? Разве сегодня не любую систему можно назвать кибер-физической?
– Определение кибер-физических систем, которое содержится в вашем вопросе, взято из немецкой концепции «Индустрии 4.0». Если присмотреться к их проекту внимательнее, то мы увидим, что немецкая концепция описывает полномасштабное внедрение широкого спектра кибер-физических систем в индустриальном секторе.
Я считаю, что кибер-физические системы шире по своему применению, чем то, что описано в концепции «Индустрии 4.0», поскольку CPS (Cyber-Physical System) находят активное применение и на потребительском рынке. Если мы перейдем на язык инженерного восприятия, то кибер-физические системы – это совокупность решений на стыке цифрового и физического миров.
Немного углубившись в проблему, мы сможем проследить два ключевых вектора развития CPS в мире: Северная Америка больше концентрируется на использовании кибер-физических систем на потребительском рынке; Германия сосредоточилась на использовании кибер-физических систем в индустриальном секторе. В России, на мой взгляд, есть потенциал для развития обоих направлений.
– Насколько мощным ресурсом (организации, эксперты и т.д.) вы располагаете?
– Мы сильны своими экспертами и партнерами – участниками нашего Технического комитета, которых уже сейчас больше 90. Правда, мы занимаемся решением крайне специфических задач, и специалистов в области создания нормативно-технических документов в России меньше, чем патентных поверенных (чтобы было понятнее, замечу, что патентных поверенных в России меньше, чем космонавтов). У этой беды множество причин. Одна из них очевидна: большинство специалистов в области нормативно-технического регулирования, которые в свое время прошли прекрасную советскую инженерную школу, с одной стороны, не могут применять свои знания в сегодняшней сфере высоких технологий, с другой – многие уже выходят из сферы профессиональной деятельности (просто по возрасту). К сожалению, с начала 1990-х гг. направление нормативно-технического регулирования вообще не развивалось и даже стагнировало.
Если вернуться в день сегодняшний, то мы увидим, что лишь немногие российские организации в сфере высоких технологий осознали преимущества инструментов нормативно-технического регулирования и стандартизации и далеко не все они готовы «играть вдолгую», участвуя в разработке международных документов и в создании национального поля стандартов.
В то же время критически важно, чтобы наши российские эксперты систематически и долгосрочно имели возможность работать в рамках международного инженерного сообщества – в противном случае, когда одна команда экспертов сменяет другую, не доводя работу до завершения, такое «участие» теряет всякий смысл. И это должно быть осознано как один из важнейших приоритетов технологического развития, равно как и развития экспортного потенциала нашей страны, не говоря уже о том, что такая работа обеспечивает технологическую независимость и безопасность государства.
Сфера нормативно-технического регулирования учит нас не противоборству, не агрессии по отношению к партнерам (международным в том числе!), а поиску компромиссных решений и взаимодействию по совместным инициативам.
– Какие государственные структуры оказывают вам наиболее действенную помощь?
– По сути дела, мы являемся «продуктом» двух крупных организаций: Федерального агентства по техническому регулированию и метрологии (Росстандарта) и Российской венчурной компании (РВК). Как я уже отмечал, мы все стараемся делать с бизнесом и по инициативе бизнеса, однако имеются некоторые нормативно-технические документы (например, базовые стандарты), которые бизнес на себя брать не готов. Да, бизнес понимает, что это крайне важные и нужные документы, но он не всегда может брать на себя профессиональную, экспертную, финансовую ответственность за их разработку. В связи с этим отмечу, что весьма значимым решением 2018 г. стало то, что РВК как институт развития не только возглавляет эту инициативу и ведет по ней модерацию, но и обеспечивает закрытие нормативно-технических гэпов (разрывов). Проще говоря, мы взяли на себя разработку нескольких важных документов, так и не дождавшись соответствующей инициативы со стороны рынка.
Наша среднесрочная задача – налаживание координации и синхронизации деятельности в рамках ISO/IEC с той работой, которую ведет Минкомсвязи с партнерами в рамках ITU (International Telecommunication Union) – конкретно в секторе T (ITU-T).
У нас сформировался пул активных участников («Ростелеком», «Лаборатория Касперского», «Руссофт», Сколковский институт науки и технологий) – как при создании национальных нормативно-технических документов, так и по участию в разработке международных документов. К сожалению, сегодня затраты по участию в международной работе полностью ложатся на самих экспертов – поддержка этой деятельности с нашей стороны или со стороны государства пока отсутствует. В этой ситуации основная нагрузка ложится на плечи работодателей экспертов. И зачастую наши эксперты не могут принять участие в работе международных организаций в силу финансовых ограничений.
Выход из ситуации есть. Например, в конце 2017 г. мы провели в России заседание международной рабочей группы по направлению «умные города». А в ноябре текущего года планируем провести в Санкт-Петербурге заседание международного подкомитета по направлению «Интернет вещей и смежные технологии», что должно стать важной вехой для всего российского рынка высоких технологий. Это будет прямая возможность участвовать в работе крупной международной организации.
Таким образом, если пул наших экспертов не всегда может позволить себе поездки для участия в работе международных организаций, то мы можем постараться привести рабочие структуры международных организаций в Россию – к нашим экспертам.
