Проблема импортозамещения западных продуктов и технологий, которая обусловлена не только политикой санкций, проводимой отдельными странами в отношении России, но и теми стратегическими вызовами долгосрочного порядка, перед которыми стоит наша страна, сегодня выходит на первый план многих отраслей экономики, включая, разумеется, и сектор информационных технологий. Эта непростая тема стала центральной в интервью, которое дал журналу Connect директор Центра компетенций по импортозамещению в сфере ИКТ и президент Фонда информационной демократии Илья Иссович Массух.
– На что делается ставка в политике импортозамещения ИТ – на трансферт зарубежных технологий, как это происходит в Китае, или на наши научно-исследовательские проекты и разработки? Либо мы можем совмещать эти методы?
– И в эпоху СССР, и в период становления России у нас в секторе ИТ создание собственных технологий всегда занимало достаточно большое место. СССР имел полную линейку компьютеров, пусть даже частично скопированную с западных. В России есть продвинутые ИТ-компании, которые сегодня успешно конкурируют на западных рынках. Поэтому, если сравнивать Россию с тем же Китаем, то она находится в лучшем положении в плане перспектив развития, хотя в области создания собственных аппаратных средств Китай нас сегодня опережает.
На мой взгляд, нам необходимо опираться на собственные разработки, особенно в сфере программного обеспечения, а вот в области аппаратного обеспечения, видимо, можно заимствовать опыт Китая, который лицензировал западную продукцию и создал на этой основе современные ИТ-решения.
– Какими методами – экономическими, налоговыми, административными – можно воздействовать на российские компании, чтобы они охотнее реализовывали программы импортозамещения?
– В программе «Цифровая экономика» содержится целый комплекс продуманных мер по стимулированию, в том числе госкомпаний, к импортозамещению в сфере ИТ.
Речь идет, во-первых, о налоговом и экономическом стимулировании, во-вторых, о методах административного воздействия (давления). В конце концов, наши госкомпании по определению обязаны развивать государственный сектор, и если Правительство решило создать рынок для российских ИТ-продуктов, то они должны следовать этому направлению.
К сожалению, в настоящее время не все готовы идти курсом импортозамещения. Что касается самого термина, думаю, нужно говорить не столько об импортозамещении, сколько о переходе на отечественные ИТ. Если посмотреть на динамику развития наших ИТ, то те импортные составляющие, которые нам хочется заместить, уже устарели. Поэтому для нас важнее не «замещать импорт», а переходить на современные, инновационные отечественные решения.
Развитие сферы ИТ идет невероятно высокими темпами: всего за два-три года и программное и аппаратное обеспечение, и ИТ-сервисы меняются практически полностью.
Если говорить о реальной практике, то наши госкомпании с большим вниманием прислушиваются к словам Президента России, поэтому огромный вес для решения проблемы импортозамещения имеют соответствующие указы, решения и постановления. Сегодня это самый эффективный метод стимулирования у нас в стране.
Все это, конечно, не отменяет экономических и налоговых стимулов, но, на мой взгляд, именно административные методы воздействия окажутся самыми действенными.
– Не могли бы вы назвать три главных препятствия на пути реализации политики импортозамещения в сфере ИТ-решений?
– Первая проблема заключается в менталитете ИТ-директоров предприятий: 25 лет подряд их учили, что в мире ИТ западные продукты лучшие. У многих руководителей ИТ-отделов есть налаженные схемы поставки ИТ-оборудования, схемы взаимодействия с дилерами и пр.
Вторая проблема – отсутствие в некоторых нишах качественных отечественных аналогов, причем рыночными способами догнать западных конкурентов в этих секторах ИТ вряд ли получится. Например, такая вещь, как операционная система. Де-юре отечественные ОС, базирующиеся на Linux, на рынке присутствуют, де-факто – база здесь взята не своя.
Рынок операционных систем сейчас устроен таким образом, что они практически все бесплатные. Например, та же Windows обходится всего в 10–15 долл. за компьютер, а система iOS входит в стоимость компьютера Apple. Упомянутая Linux полностью бесплатна, если не учитывать стоимость поддержки операционной системы.
Таким образом, рыночными способами создать в России компанию и дорастить ее компетенцию до мирового уровня невозможно либо у нас будет самая дорогая операционная система в мире – по цене 300–500 долл. за одну лицензию. Но это, согласитесь, нереально. Поэтому в некоторых чувствительных нишах ИТ необходимы точечные инвестиции со стороны государства.
Третья причина кроется опять же в менталитете, но только уже не ИТ-директоров, а российских чиновников, которые принимают административные решения, связанные с областью ИТ. У них сложилась довольно стойкая традиция использовать импортные решения. К тому же зачастую при принятии решений, связанных с ИТ-проектами, задействуются западные консалтинговые компании, которые, прямо скажем, не сильно заинтересованы в переходу с SAP на «1C».
В принципе, это вполне нормально: позвать консалтинговую компанию, имеющую соответствующие компетенции на рынке, но в плане импортозамещения подобная практика имеет для нас заведомо негативные последствия.
Что же касается известного аргумента о том, что наши компании уже вложили большие деньги в западные ИТ-решения и не могут перейти на отечественные, не дождавшись возврата инвестиций, то, на мой взгляд, подобный аргумент является лишь поводом «уйти от процесса».
Как уже было отмечено, и программное ,и аппаратное обеспечение сегодня развивается стремительными темпами, поэтому всем приходится менять свою ИТ-инфраструктуру. Приведу конкретный пример: SAP стимулирует своих заказчиков активно переходить на облачные решения, и никакие инвестиции, сделанные этими компаниями в решения SAP, в зачет не идут. Именно в этот момент и нужно поднимать вопрос о переходе на отечественные разработки.
Так что все это лукавство. Да и если смотреть на ситуацию с точки зрения бюджетного процесса, то у нас есть соответствующие законодательные акты, определяющие замену импортных отечественными ИТ-решениями, которые госкомпании обязаны выполнять.
– На ИТ-конференциях довольно часто можно услышать рассуждения о том, что российское прикладное и системное ПО имеет неплохие наработки, поэтому в данной сфере импортозамещение может быть реализовано с наибольшим успехом. Согласны ли вы с такой оценкой ситуации?
– В России есть три сегмента ИТ, являющихся абсолютными лидерами и предлагающих рынку достойные, качественные, инновационные продукты. Первый – финансовое программное обеспечение. Здесь можно указать на такие компании, как «1С», «Парус», «Галактика», которые производят базовое бухгалтерское ПО.
Второй сегмент – ПО, связанное с документооборотом. Здесь можно отметить ЭОС, DocsVision, «АйТи», «КОРУС», «1С», «ИнтерТраст» и др.
Третий лидирующий сегмент отечественного ПО связан с решениями в области информационной безопасности.
Все три названных сегмента обладают одной общей особенностью: еще в 1990-е гг. эти сферы были зарегулированы, пусть даже это и происходило «бессознательно». Если говорить, например, о бухгалтерии, то еще тогда мы не стали переходить на западную систему, потому такие решения не были адаптированы в России. В то время я работал в компании IBM и хорошо помню, как их представители уверенно рассуждали о том, что эта ситуация ненадолго и российские предприятия постепенно перейдут на западную бухгалтерию, следовательно, нет смысла переделывать существующие решения под российскую специфику.
Это же касается и документооборота: у нас довольно своеобразная система, оставшаяся еще с советских времен. Наша система документооборота не похожа на западную, поэтому российские компании так быстро адаптировали свои решения.
Если говорить об информационной безопасности, то наше государство традиционно очень внимательно присматривало за этой чувствительной сферой. Здесь всегда существовало сильное регулирование: криптоалгоритмы должны быть отечественными, должны присутствовать сертификаты от соответствующих силовых ведомств и т. д.
Таким образом, за счет регулирования государство создало для этих трех сегментов ИТ удобную нишу, лишь чуть-чуть «прикрыв» доступ западным продуктам.
В результате мы получили продукты типа «1С» и Галактики, которые конкурентоспособны относительно тех же SAP и Oracle. Когда-то мы дали этим компаниям небольшое пространство в сфере бухгалтерии, а сейчас она и до ERP-решений доросла.
В секторе документооборота у отечественных решений нет серьезных конкурентов. Российский заказчик, когда подыскивает для себя ПО документооборота, может выбирать из широкой палитры качественных отечественных решений.
А в сфере безопасности достаточно назвать компании «Лаборатория Касперского» или «Доктор Веб» – два наших флагмана, конкурентоспособных на мировом рынке. Не говоря уже о новых решениях, связанных с цифровой подписью, криптографией и пр.
Кроме трех лидирующих сегментов есть еще так называемые пограничные решения – базы данных, офисные продукты, а также все ПО, связанное с Интернетом (поисковые системы, порталостроение). Здесь мы также наблюдаем хорошее развитие.
Если же говорить о том, в каких секторах мы отстаем, то это операционные системы. Хотя формально их у нас достаточно, но все ОС лишь относительно «наши». Например, недавно IBM купила компанию Red Hat Software за 34 млрд долл. В результате половина наших решений, которые назывались «российскими», оказались западными, поскольку базируются на программном коде, ставшем собственностью IBM.
Конечно, у нас есть проблемы, например, с развитием отечественного ПО для энергетики – бурение, картографические системы, математическое моделирование и т. д. Хотя в названном секторе и имеются определенные отечественные наработки, но еще в период сверхвысоких цен на нефть наши компании бросились закупать лучшее, как им казалось, зарубежное ПО и попали в жесткую зависимость от Schlumberger, Halliburton, Schneider Electric и других крупных нишевых игроков. Когда включились санкции, обнаружилось, насколько серьезна эта зависимость.
Еще одна проблемная область ПО связана с «тяжелыми» инженерными системами (скажем, для обработки поверхности нулевого класса). Здесь мы немного отстаем. Тем не менее РФЯЦ-ВНИИЭФ сейчас активно инвестирует средства в подобные решения и обещает выпустить конкурентоспособный продукт. «Тяжелое» PLM будет к 2024 г. – это хороший срок, учитывая, что ПО создается фактически с нуля.
– Скажите, в какой степени переход российских компаний на Open Source-решения можно рассматривать в качестве импортозамещения западного ПО? Какие западные продукты можно заместить таким образом?
– Я неплохо отношусь к самой идее Open Source. Да, на заре 2000-х гг. это был один из способов придать динамику зарождавшемуся рынку отечественного ПО, поскольку у нас появилась возможность брать готовые компоненты, модифицировать, создавать на их основе новые системы и называть эти продукты российскими.
Но за прошедшие годы сам рынок Open Source очень сильно развился: вряд ли кто-то мог представить еще 15 лет назад ситуацию, когда крупный вендор купит Red Hat за 34 млрд долл. Изменилась ситуация на рынке и с вводом санкций: кстати, первой компанией, которая ввела ограничения против России, стала именно Red Hat Software. Она ввела их раньше, чем IBM и Microsoft.
Вообще, Open Source иногда неожиданно меняет своих хозяев: так произошло и с MySQL, которую в свое время приобрел Oracle. Представьте себе, что было бы сегодня, если бы пять лет назад мы перевели инфраструктурное ПО на базу MySQL?
Принимая все это во внимание, основывать сейчас программные разработки, составляющие базу государственной инфраструктуры и крупных корпораций, на Open Source было бы опрометчивым решением.
Во-первых, беря за основу компоненты Open Source, вы, естественно, не очень хорошо разбираетесь в самой структуре данного продукта, а просто начинаете его использовать как «черный ящик». Но если в случае с IBM, Oracle или Microsoft вам понятно, к кому обратиться за поддержкой, кроме того, есть возможность выяснить, как же этот «черный ящик» работает, то с продуктом, взятым из какого-то репозитория, все не так просто.
Именно с этим связаны сейчас многие проблемы, возникающие на корпоративном ИТ-рынке внутри России, когда информационные системы вдруг перестают работать так, как это задумывалось их инженерами и разработчиками. Кстати, недавний сбой в «Росреестре» был связан именно с тем, что использовался компонент Open Source, в котором ни эксплуатанты, ни заказчики не разбирались.
Поэтому моя позиция следующая: для импортозамещения простой переход на Open Source будет едва ли не хуже, чем существующее положение дел, когда мы все работаем на проприетарных западных продуктах.
С другой стороны, если на базе Open Source разрабатываются собственные оригинальные продукты и разработчики четко понимают, как устроен программный код, который они применяют, то такие продукты сложно назвать свободным программным обеспечением (СПО) – скорее это полноценный отечественный продукт. И такие примеры сегодня есть, в частности, база данных PostgreSQL, контрибутором которой на 30% являются российские программисты. Подобные примеры имеются и для нишевых решений, когда российские программисты, по сути дела, являются владельцами этого СПО.
– Насколько успешной вы считаете работу Реестра отечественного ПО? В каких вопросах он оправдал возлагаемые на него ожидания и какие проблемы в его работе еще имеются?
– Начнем с того, что это был первый опыт в нашей стране – создать публичный Реестр отечественных продуктов. Подобные попытки были в Минпромторге, но в секторе информационных технологий это был действительно пробный шар.
Вводить Реестр было сложно, поскольку до этого мы в течение 25 лет жили на западном ПО. Что помогло нам переломить ситуацию? Во-первых, Президент России выступил с заявлением о необходимости импортозамещения, затем вышел соответствующий закон. Честно признаюсь, я сам не ожидал, что в Реестре вскоре будет такое большое количество отечественных продуктов – сейчас их там около 5 тыс.
С другой стороны, поскольку это был первый наш опыт, Реестр вводился в очень мягкой форме: запрет есть, однако заказчику предоставлена возможность обоснования, почему он предпочитает покупать зарубежное ПО. И это было сделано сознательно, чтобы не напугать заказчиков и производителей ПО.
В результате мы увидели огромное количество российских продуктов, в том числе и «условно российских». Таковых, на мой взгляд, в Реестре сейчас не больше 1–5%, в основной массе это действительно отечественное ПО. Причем наше ПО заняло все отделы по классификации, имеющейся в Реестре. Итак, мы получили довольно серьезное представительство российских продуктов буквально всех классов, достаточно конкурентных, надо признать, продуктов. Это положительный результат.
Плохо то, что в Реестр попали продукты, которые лишь с большой натяжкой можно назвать «отечественными», иногда там оказывались и на 100% зарубежные программы. Например, продукт американской компании Hewlett-Packard под другим названием был включен в Реестр, причем сами представители российского офиса компании принялись рассылать заказчикам письма с уведомлением, что их продукт попал в Реестр под таким-то новым именем. Естественно, что мы среагировали оперативно и убрали этот продукт из Реестра, после чего выиграли все судебные иски.
Между прочим, эта история, как и некоторые другие, показывает, что западные вендоры весьма серьезно относятся как к идее Реестра отечественного ПО, так и к вопросам государственного регулирования.
Еще одна сторона проблемы: в Реестре имеются продукты СПО, которые только названы российскими, хотя и не являются таковыми в части разработки ПО. Постепенно и эти продукты будут вычищаться из Реестра – такая тенденция сейчас тоже просматривается. Поскольку почти 5 тыс. названий – очень большая цифра, то заказчику порой сложно сориентироваться. Это будет мягкий процесс: мы будем тесно взаимодействовать с каждым правообладателем. Как представляется, очистка Реестра может занять примерно полгода.
Кроме того, мы планируем более тщательно оценивать аргументы, связанные с возможностью отказа заказчика от покупки российского ПО. Сегодня мы наблюдаем множество под копирку написанных «обоснований», не несущих в себе серьезной аргументации. Объясняется подобная практика довольно просто: все западные вендоры создали у себя отделы «борьбы с импортозамещением»: для своих заказчиков, в рамках маркетинговых материалов, они легко штампуют необходимые «обоснования». Мы планируем поставить этот процесс под самый жесткий контроль.
– Как вы охарактеризуете ситуацию с импортозамещением аппаратного обеспечения?
– С аппаратным обеспечением ситуация непростая. Если говорить о ПО, то у нас есть хорошая математическая школа и множество программистов, которым вполне под силу создать отличный программный код, и для этого процесса не требуется какой-то особой инфраструктуры. А вот «железо» создавать гораздо сложнее: необходимо строить заводы и фабрики, создавать всю компонентную базу. И это процесс уже не на одну «пятилетку». Здесь мы, увы, отстали.
Усилия, которые сегодня предпринимает Минпромторг по программе развития в России радиоэлектронной промышленности, правильно нацелены, но они не смогут обеспечить качественного перелома в данном секторе.
С другой стороны, у нас есть некоторые наработки, например в области процессоров – те же «Эльбрусы», которые не развалились с советских времен. Кстати, эти процессоры и чипы «Байкал» стоят на компьютерах в демо-центре Центра компетенций. Кроме того, мы используем компьютеры DEPO, сделанные на базе Intel, но сертифицированные Минпромторгом как отечественная продукция.
Однако если внимательно посмотреть на компьютеры на наших «Эльбрусах» или «Байкалах», то можно увидеть, что вся компонентная база родом из Китая, Тайваня или даже США – базовые микросхемы мы пока не научились делать сами. В России выпускают блоки питания, корпусы и выполняют монтаж печатной платы (трассировку и т. д.).
Ситуация тяжелая: для отечественных процессоров пока нет массового рынка, и они остаются довольно дорогими продуктами. Изначально «Эльбрус» проектировался как военный специализированный процессор и стоимость его на коммерческом рынке для отечественных заказчиков, скажем прямо, запредельная. Компьютер на нашем процессоре «Эльбрус» оказывается едва ли не в пять раз дороже, чем на Intel.
С «Байкалом» ситуация чуть проще, поскольку он является процессором на архитектуре ARM, на которую куплена соответствующая лицензия. Но это накладывает на него очень большие ограничения: «Байкал» нельзя использовать в Крыму, в ОПК России, на наших ядерных объектах и т. д. Формально, если такой компьютер с «Байкалом» будет стоять в Министерстве обороны России, например, то собственник лицензии из Великобритании сможет запретить его использование.
Что же касается сертификации Минпромторга, то происходит это в полном соответствии с Постановлением Правительства РФ № 719 от 17 июля 2015 г. по локализации аппаратного обеспечения. В настоящее время требования по сертификации достаточно мягкие и выполнимые, хотя они и обязывают российского производителя иметь собственную печатную плату, свою трассировку, микрокоды, БИОС и т. д.
Думаю, что это правильный путь, который позволит нам уйти от недобросовестных производителей, которые просто «перепиливают шильдики».
Российские заказчики про Постановление № 719 знают гораздо меньше, потому что в регулировании Минпромторга нет никаких запретов на поставку оборудования. Поэтому мы и предлагаем Минпромторгу развить тот опыт, который уже был нами наработан при введении Реестра программного обеспечения, на «железо». То есть ввести запрет на покупку импортных компьютеров с правом заказчика обосновать свое желание оставаться на зарубежном «железе», как и в случае с ПО.
– Если рассматривать имеющийся у российских компаний опыт локализации «железа» и программного обеспечения, можно ли считать этот путь допустимым решением проблемы импортозамещения?
– Я считаю такой метод лишь уловкой наших западных партнеров в целях дальнейшего наращивания своего доминирования на российском рынке. Все эти сборки «железа» внутри России не учитывают одного важного элемента – того, что интеллектуальные права на продукцию продолжают оставаться у западных вендоров.
Конечно, с точки зрения создания в России дополнительных рабочих мест это неплохо, но на этом все преимущества для нашей страны и заканчиваются. В самой экономике ничего не меняется: права принадлежат западной компании (или восточной, например Huawei), и мы не создаем собственного производства «железа».
Сейчас многие вендоры пытаются наладить в России подобного рода «локализацию», поскольку нет четкого регулирования, запрета на покупку зарубежного «железа». При этом нам приходится противостоять нашим же людям, только работающим в западных компаниях и подвергнутым соответствующей системе мотиваций.
– В последнее время наметилась тенденция на преимущественное использование китайских и других «восточных» ИТ-решений. Насколько верна такая ориентация?
– Во-первых, давайте не будем забывать о том, что китайцы шли к производству своего конкурентоспособного «железа» минимум лет двадцать. В свое время, когда я еще работал в компании IBM, мы с усмешкой смотрели на первые продукты того же Huawei, поскольку отставание от ведущих западных вендоров у китайцев было колоссальным.
Когда американские компании ввели против нас санкции, политическое руководство России проложило определенный вектор в сторону Востока, что предусматривало и тесное взаимодействие с Китаем. При этом надо понимать, что никакой «команды сверху» на покупку китайского «железа» не было, но наши ИТ-директора, испытывая известную ментальную трудность с переходом на отечественные решения, китайский вариант стали воспринимать в качестве удобного промежуточного этапа.
В самом деле, сегодня китайские решения по качеству почти как западные (а иногда и не «почти», а точно как западные), да и по стоимости они явно дешевле. Почему бы нам не использовать этот удобный вариант? Речь идет в основном о серверах низкого и среднего класса, компьютерах и телекоммуникационном оборудовании.
Конечно, с точки зрения идеологии импортозамещения такой процесс сложно назвать классическим импортозамещением. Скорее это «западозамещение», если так можно выразиться, востоком.
На мой взгляд, к китайскому ИТ-оборудованию нам следует относиться с не меньшей опаской, чем к западному, и не подменять понятия.
– Мы оказались в непростом положении, когда 92–94% рынка телекоммуникационного оборудования в России сейчас занимают иностранные компании (по данным альянса ТЕЛМИ), из них около 90% приходится на китайских производителей, а остальное – на западных вендоров. Как мы можем переломить эту ситуацию?
– Отвечая на данный вопрос, я хотел бы вновь повторить свою мысль о том, что в России гораздо более эффективным рычагом воздействия являются административные меры, а не экономические и налоговые инструменты.
Ситуация с телекомоборудованием действительно непростая. Вы можете представить себе ситуацию, чтобы Собянин, решая проблему московских пробок, решил использовать систему светофоров, которая ему не подчиняется, а управляется из Англии или США? В Лондоне же нет пробок, вот и в Москве их не будет. К чему все это приведет, когда дороги наши, движение наше, а управление (которое в любой момент может обернуться хаосом) осуществляется неизвестно кем?
С телекоммуникационным оборудованием в России примерно такая же «неправильная» ситуация, когда на «кровеносную систему» своей ИТ-инфраструктуры вы ставите оборудование, которое вам не подчиняется. В том смысле, что вы вынуждены доверять системе управления, которая в любой момент может быть у вас перехвачена.
Когда мы применили веб-камеры на президентских выборах 2012 г., использовались маршрутизаторы компании Juniper. Как вы помните, выборы проходили 4 марта, поэтому 1 марта мы решили провести тестирование системы. Я был главным конструктором системы и столкнулся с тем, что вся сеть 1 марта упала (потерялась связанность сети). Выяснилось, что к маршрутизатору, стоявшему в Москве на M9 у «Ростелекома», в пять часов утра приехал инженер из компании Juniper и обновил микрокод, из-за которого и произошло падение сети. Естественно, мы успели исправить ситуацию.
Этот пример однозначно говорит о том, что может произойти, если телекоммуникационное оборудование вам не принадлежит и вы вообще не представляете себе, как оно работает. Подчеркну еще раз: строить собственную ИТ-инфраструктуру связи на чужом оборудовании, которое управляется из-за рубежа (вход в облако, удаленное управление и т.п.), крайне опасно.
Одним из выходов в данной ситуации для российских производителей телекоммуникационного оборудования может стать использование технологии SDN (Software-Defined Networking). В России уже достаточно много таких решений – некоторые из них попали в Реестр отечественного телекомоборудования.
Если пытаться догнать западных вендоров классическими методами – по «железу», то на это у нас уйдет не меньше десяти лет. А вот с совершенствованием ПО все гораздо проще, да и профессиональных специалистов мирового уровня в России хватает. Но главное – дать отечественному оборудованию рынок, чтобы оно быстро самоокупалось.
– Не секрет, что в наших вузах, выпускающих как ИТ-специалистов, так и инженеров, активно представлены зарубежные ИТ-продукты. Что тут можно/нужно изменить?
– Действительно, сила западных ИТ-компаний во многом объясняется тем, что они начинают проникать в умы молодых специалистов: тому же ПО от Microsoft у нас учат ребят фактически со школьной парты. В российских институтах открываются базовые кафедры под кураторством западных компаний. Это хорошо продуманная стратегия, которая приносит свои результаты.
К сожалению, российские ИТ-компании находятся в неравном положении с западными гигантами – по маркетинговым возможностям, масштабу инвестиций и пр. Известно, что маркетинговый бюджет Microsoft составляет порядка 10 млрд долл. Даже для такой крупной российской компании, как «1С», было совсем непросто открыть базовые кафедры в некоторых российских вузах.
Справиться с этой проблемой усилиями только самих российских ИТ-разработчиков не получится – необходимо подключать государственный ресурс (предлагать субсидии, делать вычеты из налогов и т. д.).
– Какова ваша интегральная оценка роста и доли российских продуктов на рынке ИТ сегодня и на ближайшую перспективу?
– Вне зависимости от конкретных цифр импортозамещение в сфере высоких технологий, а ИТ, безусловно, к таким относятся, является позитивным для нашей страны процессом. И следующие поколения россиян будут вспоминать наши усилия в данной области с благодарностью. Просто в этом случае мы имеем дело с отложенным на 10–15 лет эффектом.
Однако за цифрами и процентами импортозамещения не стоит забывать о сути проблемы. Ведь можно «импортозаместить» что-то лишь на бумаге – на базе лукавой статистики. Однако тогда мы не получим реального возрождения отечественной промышленности.
С другой стороны, какие-то цифровые показатели, безусловно, необходимо обозначать. По моему мнению, мы выйдем на достойный для страны уровень, когда в критической ИТ-инфраструктуре доля отечественного оборудования и ПО к 2024 г. достигнет 90%, а в обычных ИТ – 60%. Стремиться надо к этому результату.
